Научный архив: статьи

Статья посвящена проблеме литературоведческой рефлексии художественного наследия современного русского писателя Олега Павлова. Материалом исследования послужили критические и публицистические статьи, литературоведческие работы о творчестве писателя, его избранные художественные произведения. Представлен опыт системного описания, обобщения и анализа поэтики Олега Павлова. В статье впервые предлагается периодизация творчества писателя. Автор выявляет и интерпретирует классические этапы творческой биографии — ранний («биографический»), зрелый («критико-публицистический») и поздний («рефлективный»). Установлено, что литературная критика неоднозначно оценила художественное мастерство современника, выдвигая противоречивые суждения — от снисходительных и толерантных до резких и обвинительных. С одной стороны, его проза соотносилась с классической литературной традицией, а с другой — появилось клише «мрачного» писателя. Отмечается устойчивый интерес к творчеству О. Павлова в научном литературоведении. Обозначены мифопоэтическое, философское, историко-культурное и лингвистическое направления исследований. Автор приходит к выводу о том, что в актуальной филологической рефлексии открывается исследовательская перспектива в области изучения поэтики О. Павлова как представителя «нового реализма» в современной русской литературе.

Предложена новая интерпретация «большого стихотворения» Иосифа Бродского «Тритон» (1994, первоначальное название «Моллюск») и его титульных образов. Сообщается, что ранее исследователи трактовали заглавный образ исключительно метафорически, в опоре на поэтическую образность стиха, аллюзийно связывая образы моллюска и тритона с символикой морской стихии или более предметно — даже с историко-архитектурным контекстом стихотворения. В статье выбран иной подход: предложено связать историю создания текста с реальными событиями жизни Бродского, в частности с сердечным приступом, инфарктом, который он пережил накануне. Показано, что образ моллюска имеет у Бродского вполне конкретный источник метафоризации — человеческое сердце, подобно живому моллюску открывающее и закрывающее свои створки, наполняющее камеры, связанное с жизненно важной аортой. Прослежено, как возникающие, кажется, случайные «медицинские» детали обрастают дополнительными коннотациями, обеспечивая семантико-смысловую поддержку всего поэтического целого. Предложены варианты причин и истоков изменения названия стихотворения, трансформации его титульного образа. Показано, что «таинственность» заглавного образа стихотворения Бродского имеет не только бытийную, но и бытовую природу. Авторы отмечают, что контекст советской литературы, в которой формировался поэт, не мог помешать ему создать глубокое философское произведение.

Языковые особенности произведений А. Снегирева, к сожалению, до сих пор не привлекли внимание исследователей. Своеобразие его художественного стиля определяется кажущейся простотой языка, стремительно развивающимся сюжетом, умением держать внимание читателя в постоянном напряжении. В статье рассматривается специфика функционирования глагольных форм в повести «Внутренний враг», предпринята попытка определить роль глаголов в раскрытии душевного состояния, переживаемого героем, которое помогает понять смысл названия произведения. Исследуя языковые особенности текста, мы пришли к выводу о том, что динамичность и экспрессивность описания создается за счет употребления простых по структуре предложений и разных по семантико-стилистической окраске глагольных форм. Использование глагольных форм позволяет передать внутреннюю борьбу главного героя, приведшую к раздвоению личности.

В статье освещается один из проблемных вопросов современного синтаксиса- синкретизм синтаксических единиц. Рассматриваются конструкции, совмещающие признаки простого и сложного предложения. Существование синкретичных конструкций, выражающих одновременно значения двух синтаксических единиц,- это результат явления языковой переходности. Отмечается, что в современном русском языке имеются конструкции, которые нельзя однозначно отнести к монопредикативным (простым) или полипредикативным (сложным) предложениям. Авторы приходят к выводу о том, что некоторые полипредикативные построения по ряду причин не представляется возможным считать сложными. Анализируется несколько групп таких построений. Авторы полагают, что монопредикативность - полипредикативность синтаксических конструкций не может служить достаточным критерием разграничения простых и сложных предложений. Синкретичные (переходные) явления объясняют «трудные вопросы» синтаксиса, помогают квалифицировать некоторые синтаксические единицы.

Предметом анализа в статье являются особенности психологизма в романе «Дом из парафина» современной армянской русскоязычной писательницы Анаит Сагоян, способы изображения внутренней душевной жизни личности и репрезентации травматического опыта на разных уровнях художественной организации текста. На уровне макропоэтики романа психологизм проявляется в усложненной структуре как пространственной (субъективное восприятие реалий Тбилиси, Командорских островов, Берлина), так и временной (дискретность) организации. На уровне микропоэтики психологическое начало связывается с мотивами смерти, тоски, печали, одиночества, фальши. Значимым образом в романе становится образ дома, который связывается с одиночеством, отсутствием душевного тепла и уюта. Способами изживания травматического опыта для героев романа становятся воспоминания и ассоциации. Благодаря рекурсивной повествовательной технике показывается предельно субъективное самосознание и самоощущение героев романа. Делаются выводы об экзистенциальной направленности психологизма.

Статья посвящена новейшему литературному материалу - роману А. Терехова «Немцы» (2012). Предметом сатирического изображения послужила здесь бюрократическая система Москвы начала ХХI в., показанная на знакомом автору по личному опыту примере «Восточно-Южной» префектуры. Глазами склонного к социальной рефлексии и творческому мировосприятию главного героя - руководителя пресс-службы префектуры Эбергарда - в критическом свете увидены механизмы городского управления, прорисованы как фарсовые сцены мнимого взаимодействия власти и общества, так и колоритные психологические типажи столичных чиновников актуальной формации. Служебный опыт центрального персонажа вступает во взаимодействие с обстоятельствами его семейной, психологической драмы, вызванной неудачной попыткой на пороге сорокалетия заново пересобрать свое жизненное пространство. Если сатирически окрашенный «московский текст» написан по преимуществу в реалистической манере, то изображение внутренних блужданий главного героя, его миражей, болезненных переживаний тяготеет к модернистской условности. Взаимодействием указанных проблемно-тематических и стилевых планов обусловлена художественная самобытность этого примечательного образца современной романной прозы.

Статья посвящена концептуализации понятия «лиминальность» в контексте исследований позднесоветского литературного процесса. Лиминальным в гуманитарной науке называется такое явление, которое находится на границе, занимает промежуточную позицию в определенной системе координат. Данный термин помогает точнее прояснить связи между андеграундной и официальной литературой в СССР, поскольку некоторые поэты могли одновременного принадлежать и к тому, и к другому «лагерю». Разбираются основные виды лиминальной деятельности неподцензурных авторов: написание текстов для детей, переводов, пьес и киносценариев.

Стихотворение Н. Заболоцкого «Уступи мне, скворец, уголок…» (1946), на первый взгляд, видится пейзажным. Написанное автором с натурфилософской концепцией, оно зачастую и интерпретируется в школьной практике и мелодекламациях как произведение о весеннем пробуждении природы и пении скворца. Но эти темы лежат лишь на поверхности стихотворения. Поэт, прошедший перипетии сталинских лагерей и чудом возвратившийся в 1946 г. в Москву, в этом произведении выражает травму на уровнях фразеологии и художественных тропов, субъектно-объектной организации, пространства и времени (хронотоп, локус), композиции и лирического сюжета. Напуганный арестом, годами лагерей и ссылкой в Караганду, поэт не осмеливается прямо выражать свои переживания. Он заменяет первоначально записанную смелую шестую строфу на более осторожную, жертвуя эстетическим её качеством. Для описания несвободы в советской стране Заболоцкий в изображении весенней природы прибегает к карнавализации (М. Бахтин), с одной стороны, живописуя торжество победы советского народа в Великой Отечественной войне и своего временного освобождения от тягот существующего строя, а с другой, парадоксально демонстрируя давление и насилие сталинского режима.

В творчестве русских восточных эмигрантов можно увидеть неоднократное использование, помимо китайской, японской и других восточных культур, традиций западной классической литературы. Сборник Юрия Галича «Орхидея» (Владивосток, 1921) начинается со стихотворения «Цветы наслажденья», название которого объясняет выбор заглавия самого поэтического сборника и отсылает к «Цветам зла» Бодлера. Тем не менее бодлеровский метафорический контекст почти не используется Галичем, не играет контрастно на изображении цветов и человеческих пороков, однако дополняется перекличкой с гётевскими «Нашел» («Gefunden») и «Дикая роза» («Heidenröslein»). Стихотворение Николая Светлова посвящено цветку Ван-Хао, который мгновенно гибнет от прикосновения грубых пальцев. Аналогия с неукротимостью страстей, с их смертоносной силой, вероятно, заимствована из гётевских «Gefunden» и «Heidenröslein». Светлов в описании китайского цветка отсылает читателя к афоризму Конфуция, однако и западная литературная линия отчетливо проступает в тексте. Страсть оказывается пороком, как у Бодлера, а грубая сила - «царством зла», обозначенным Гёте в поэтической интериоризации противопоставления природного и человеческого мира.

В статье представлен целостный анализ последнего стихотворения Александра Блока «Пушкинскому Дому» в контексте духовной эволюции поэта. Данное произведение трактуется как духовный итог этой эволюции: пережив опыт сознательного расчеловечивания и отказа от личностной позиции в поэме «Двенадцать», автор «трилогии вочеловечивания» в процессе диалога с классической традицией, эмблематически связанной с именем Пушкина, вновь обретает утраченное «Я» и психологическую самодостаточность. Смысл духовного завещания, оставленного нам художником, занявшим в русской поэзии пушкинское место, состоит в блоковском уповании в возможность конструктивного разговора поэта как полномочного представителя культуры и гуманистически ориентированной государственности. Стихотворение рассмотрено автором статьи в контексте интеллектуально-эстетических исканий эпохи, а именно в контексте философии имяславия, идеи которой нашли практическое применение в художественной практике ХХ в.

В статье описано и проанализировано отношение И. С. Тургенева к роману Л. Н. Толстого «Анна Каренина». С опорой на эпистолярные материалы прослеживается, как Тургенев, с одной стороны, с неослабевающим интересом следит за публикацией нового романа Толстого, с другой - по ходу чтения высказывает скептические оценки, преимущественно идеологического характера. Патриархальная социально-экономическая организация хозяйства, патриархальный тип семейных отношений, отрицание европейского социально-институционального опыта обустройства общества как непригодного для России - весь комплекс идей, лежащий в основе мировоззрения и характера Левина, вызывает у Тургенева неприятие и тревогу, так как за Левиным он, как и Ф. М. Достоевский, видит самого Толстого. В статье отмечены пересечения позиций Тургенева и Достоевского и принципиальные их расхождения в оценке образа «эгоиста» Левина и Балканской войны 1877-1878 гг. Словом «хаос» Тургенев обозначает преимущественно взгляды писателя, хотя из его переписки с П. В. Анненковым становится понятно, что в определенной степени речь идет и о композиции сюжета. По аналогии с изменившимся восприятием Тургеневым романа «Война и мир», высказывается предположение, что в данном случае Тургеневу не хватило временной и психологической дистанции, чтобы по достоинству оценить «Анну Каренину».

В статье рассматриваются изменения в речевой сфере русской баллады конца XVIII - начала XXI вв. как фактор внешнего уровня субъектной организации произведения, определяющего пути эволюции жанра. Речевая сфера баллады конца XVIII - начала XIX вв. характеризуется объективизацией - доминированием речи повествователя; в рамках внутритекстового высказывания слова героев не выделяются. Однако в некоторых балладах наблюдается стилистическое размежевание речи повествователя и героев, что свидетельствует о формировании индивидуально-авторского сознания, попытке расширить границы жанрового канона. Многообразная речевая сфера баллад Серебряного века (придание нового облика образам балладной топики, использование ролевого героя, актуализация интертекста, сопоставление разных стилей для характеристики персонажей, актуализация подтекстов) имеет тенденцию к освоению мира через сознание лирического я, вступающего в диалог с литературной традицией. В балладе советского периода 1920-х гг. разнообразие голосов и соединение различных стилей речи постепенно сменяется в 30-50 гг. унифицированным дискурсом, объединенным общей тематической направленностью хорового высказывания; балладу 60-80 гг. отличает тенденция к многоголосию - смешению голосов, изменениям фокуса видения мира. Речевая сфера баллады постсоветского периода отражает постмодернистскую картину децентрированного мира. Смена / сталкивание различных стилей, дискурсов в пределах текста становится отражением хаотического сознания / подсознания современного героя, массового человека, потерявшегося в изменившейся реальности, что свидетельствует о деканонизации жанра.