Ход Первой и особенно Второй мировых войн впервые отчетливо продемонстрировал стратегическую значимость Арктики, в том числе для развития военно-технического сотрудничества России и СССР с западными союзниками. Уже в 1930-е годы СССР первым из арктических государств приступил к созданию сети баз двойного назначения в акватории Северного Ледовитого океана (вдоль Северного морского пути). В Великую Отечественную войну впервые был приобретен опыт боевого использования межвидовых войсковых группировок (в том числе значительных масс личного состава и военной техники) в условиях Крайнего Севера.
Несмотря на то что начиная с весны 2015 г. миграционная ситуация в Европе описывается преимущественно в терминах «кризиса» и кажется беспрецедентной, модус ее восприятия со стороны европейских управленческих структур имеет вполне определенную преемственность. Перцептивная конфигурация1 , в соответствии с которой массовый приток беженцев и соискателей убежища интерпретируется чуть ли не как главная угроза социальноэкономической и политической стабильности Евросоюза, является прямым следствием наблюдаемой с середины 1980-х годов последовательной секьюритизации2 иммиграции из третьих стран. Побочным эффектом интенсификации усилий по устранению барьеров на пути трудовой мобильности внутри Европейского экономического сообщества3 стала одержимость безопасностью «внешних» границ. Сотрудничество государств – членов ЕС в области общей миграционной политики, осуществляемое как на межправительственном1 , так и на наднациональном уровнях2 , было изначально детерминировано логикой безопасности в значительно большей степени, чем логикой обеспечения экономического развития. В результате принятия ряда ключевых документов в этой области3 вопросы иммиграции и предоставления убежища стали эксплицитно увязываться с такими явлениями, как терроризм и международная преступность. Из-за устойчивости подобной семантической корреляции политика, направленная на урегулирование последствий притока беженцев и иррегулярных4 мигрантов в 2015 г., расценивалась в большей степени как «кризисное регулирование», чем гуманитарная миссия
Многополярный миропорядок, который многим виделся в качестве желанной альтернативы гегемонии США на протяжении последних десятилетий, стал реальностью. Однако сегодняшний мир оказался не похож на ту утопию дружбы и сотрудничества, которую ожидали многие. Чрезмерно большое число международных акторов считают, что они или смогут оказаться в числе победителей в результате происходящих в мире процессов, или, по крайней мере, не собираются проигрывать. Их поведение характеризуется наличием планов по расширению зоны влияния вкупе с ростом националистических настроений. Встреча подобных игроков, не готовых к компромиссам, напоминает столкновение «лунатиков» перед Первой мировой войной, каковыми историк К. Кларк назвал монархов тогдашних государств Европы. Одной искры в таких условиях оказалось достаточно, чтобы вызвать пожар великой войны – Первой мировой.
Вопросы, связанные с интересами России и Запада, а также их перцепцией, приобрели особую актуальность в связи с такими сложными комплексами проблем, как конфликт между Россией и Украиной1 , политическая и гуманитарная катастрофа на Ближнем Востоке и драматическое влияние этих событий на Европу в целом, Россию и Германию, в частности. В этой связи я задался вопросом, – а что я мог бы предложить в качестве своего понимания внешней политики и политики в области безопасности. Постараюсь определить, каких принципов мы – россияне, немцы и европейцы – с нашими трансатлантическими партнерами, а также другими акторами, действующими в условиях многополярного миропорядка, – должны придерживаться для сохранения и восстановления (в случае необходимости) мира, свободы, соблюдения прав человека, демократии и обеспечения процветания.
Нынешнюю конфронтацию между Россией и Западом многие политики и эксперты склонны характеризовать как новую «холодную войну». Правильнее, однако, назвать ее глубоким кризисом их взаимоотношений. Это терминологическое различие предполагает иной вариант развития ситуации, чем в первом случае. Настоящая «холодная война», стоит это напомнить, была результатом соперничества двух противоположных идейно-политических и экономических систем, которое, несмотря на имевшие место разговоры о «конвергенции» последних, закончилось самоликвидацией одной из них
Статья посвящена малоизученным аспектам динамики чеченской (шире - северокавказской) диаспоры в Иордании, Сирии и Турции. В статье на историческом материале показаны изменения характера диаспорических этнических сообществ от «исхода» из Российской империи до построения новых международных связей с Чеченской Республикой в XXI веке на основе «культурной общности» и важности идеи об идеальной прародине. В работе показано, как диаспора меняла свой характер от диаспоры - беженцев к имперской диаспоре в период Османской империи и доминированию культурно -географической общности со страной исхода спустя век после переселения. В статье аргументируется, что культурно - географическая общность тесно связана с этнополитическим аспектом в международных отношениях.
Статья посвящена проблеме конфликтогенного потенциала, возникающего в результате иммиграции в Россию коренного населения среднеазиатских государств. Большинство исследователей трудовой миграции из стран Средней Азии в Россию до сих пор изучали проблемы адаптации мигрантов и их интеграции в российское общество. Кроме того, распространенным сюжетом исследований является ксенофобия по отношению к мигрантам со стороны коренного населения РФ, тогда как радикализация самих мигрантов в России, их участие в экстремистских движениях остаются достаточно слабоизученными. Предлагаемое исследование сконцентрировано на конфликтогенном потенциале, который создает как временная, трудовая, так и постоянная, долгосрочная миграция в Россию коренного населения стран Средней Азии. Актуальность исследования связана с резким обострением проблемы среднеазиатской миграции в России. Признаки этого обострения проявились еще в период эпидемии COVID-19 в виде резкого роста числа конфликтов с участием мигрантов и стали особенно острыми после теракта в «Крокус Сити Холле». Практическая значимость изучения конфликтогенного потенциала среднеазиатской иммиграции обусловлена необходимостью своевременного выявления связанных с ним социальных рисков и выработки мер по их нейтрализации.
В статье описываются перспективы развития медицинского туризма в России
Статья посвящена экологическому образовании в России. Профанация.
Проблема развития российской культурной дипломатии в государствах Африки требует проведения специального научного анализа, связанного с изучением ключевых сфер влияния, форм воздействия, практик и технологий продвижения российской культуры в глубину Черного Континента. Главная цель настоящей работы состоит в том, чтобы раскрыть основные достижения культурной дипломатии российского государства, связанные с установлением доброжелательных и деловых отношений с африканскими странами в разные исторические периоды. В статье проводится сопоставление двух близких по смыслу концептов – «мягкая сила» и «культурная», утверждается, что первоначально концепт «мягкая сила» использовался в целях повышения международного имиджа США, а позднее – для укрепления внешнеполитического влияния других государств путем использования разнообразных ненасильственных способов воздействия. Под концептом «культурная дипломатия», как правило, подразумевается система формирования и развития долгосрочных, равных и многосторонних отношений между странами, которая отвечает за обмен идеями, информацией, предметами и достижениями высокого и популярного искусства, за развитие креативных индустрий и практик с целью содействия достижению взаимопонимания и расширения кооперации. В фокусе внимания автора – структурно-институциональные компоненты российской культурной дипломатии, чья деятельность направлена на укрепление сотрудничества между Россией и африканскими государствами. Основной эмпирической базой для анализа современных форм культурно-коммуникационного взаимодействия с африканскими государствами служат материалы международных саммитов «Россия-Африка (2019-2023 гг.), а также документы форумов международного альянса БРИКС, к которому в 2011 году присоединилась Южно-Африканская Республика (ЮАР), а в 2024 г. – Египет и Эфиопия.