SCI Библиотека

Выражаю благодарность экспертам, принявшим участие в дискуссии. Их критические замечания раздвигают теоретический горизонт проблемы, подсвечивают ограничения сформулированных моделей, а также открывают дополнительную перспективу. В репликах экспертов хорошо заметен ряд сходных положений, относительно которых, по всей видимости, установился ограниченный консенсус.

В статье я рассматриваю модели коммуникации наука–общество в контексте эпистемической несправедливости и внутринаучной коммуникации. Сначала я сконцентрируюсь на двух подходах: (1) историческая эпистемология и (2) концепция гражданской науки. Первый предполагает принципиальную замкнутость научной коммуникации на саму себя, поэтому процесс диалога с обществом выстраивается по принципу рекрутирования научных кадров и отсеивания тех, кто не готов к работе в «городе ученых». Второй подход, напротив, предполагает использование труда не-ученых для научных исследований и практик без их включения в институциональные научные структуры. Затем я обращаюсь к специфике гуманитарного знания и его роли в решении коммуникационных проблем как коммуникации наука–общество, так и в научной коммуникации. В заключении на примере прогрессистских установок по отношению к философскому познанию и обоснований возможности прогресса в философии я показываю, что без разрешения и/или объяснения внутри- и междисциплинарных разногласий коммуникационные модели наука– общество, сколь бы комплексными они ни были, обречены на неуспех.

Три модели научной коммуникации, выделяемые Е. Г. Цурканом, а именно дефицита, диалога и участия, представляют собой традиционную модель взаимодействия фундаментальной науки и общества высокого уровня абстракции. На этом уровне выделяются два типа знания, а именно генерируемого академической наукой и представленного технонаукой. Я полагаю, что, используя некоторую версию феноменологического анализа, сосредоточенную на отдельном явлении, например повседневной практике в сфере искусственного интеллекта, можно выделить третий тип возможной коммуникации.

Дефицитная модель научной коммуникации оказалась отброшена в дескриптивном своем аспекте как не соответствующая реальности. Однако в нормативной своей части, с нашей точки зрения, дефицитная модель сохраняет устойчивую популярность. Именно дефицитная модель, в сравнении с остальными, ориентирована на строгое соблюдение границ идентичности научного знания, отличия его от всего ненаучного. В статье мы подвергаем критике концепцию идентичности научного знания как ценности. Сначала мы обнаруживаем проблематичность во внутриструктурном стремлении сохранить научную идентичность. С одной стороны, желание жестко соблюсти границы противоречит потребности в научном развитии и выработке нового знания. Таким образом, наука расколота уже в нормативной своей части. С другой стороны, существует множество исследований, демонстрирующих, что наука не сохраняет свою идентичность ни в синхроническом, ни в диахроническом срезах. Затем мы обнаруживаем, что и в своих взаимоотношениях с внешней средой наука никогда не была полностью самостоятельна и степень ее идентификации регулировалась обществом, функциональной частью которого наука и является. Наука лишь занимает привилегированное социальное положение, пока общество выдает ей мандат на выполнение данной социальной роли. И даже сами ученые руководствуются далеко не только научными познавательными практиками. Мы утверждаем, что наиболее удачным будет модель коммуникации, расположенная посередине между диалоговой и участвующей.

Статья посвящена проблемам коммуникативных практик наука-общество в условиях трансформации публичной сферы. Нарастающая цифровизация медиасреды предоставляет новые инструменты для развития, изменения и совмещения «традиционных» моделей коммуникации науки и общества. Эти инструменты предполагают больший уровень инклюзии участников коммуникации, с одной стороны, и построение нового актора этой коммуникации – «общества знания» – с другой. В статье автор отмечает возможные векторы трансформации традиционных коммуникационных практик науки и общества в условиях новых медиа.

Коммуникация науки в обществе – это обширная область эмпирических, теоретических и прикладных исследований. Выделяются три основные модели коммуникации науки в обществе: дефицита, диалога и участия. Данные модели предполагают различные цели и механизмы коммуникации, а также различные социальные позиции, из которых производится высказывание. Модель дефицита, превалирующая во второй половине XX в., исходит из предпосылки, согласно которой ключевой характеристикой публики является дефицит научного знания. Следствием дефицита научного знания у публики является настороженное или враждебное отношение к науке. Целью коммуникации становится преодоление дефицита, а механизмами – просветительство и популяризация. Диалоговая модель коммуникации возникает в 90-х гг. как альтернатива дефицитной. Целью диалоговой модели является обеспечение взаимопонимания и доверия между учеными и общественностью, а не трансляция знаний. Доверие обеспечивается посредством включенности научного сообщества в публичный диалог. Механизмами являются публичные дебаты, экспертиза, видимость ученых, вовлечение людей вне академии в научную коммуникацию. В модели диалога научное сообщество теряет выделенную позицию и сталкивается с необходимостью выступать в равных условиях с представителями иных сообществ. Модель участия, разработанная немногим позже модели диалога, предполагает вовлечение общественности в процессы управления и производства науки. Одним из механизмов участия выступает «гражданская наука». Социальная позиция, из которой производится научное высказывание, становится размытой и аморфной. Мы полагаем, что базовой матрицей коммуникации науки в обществе является модель дефицита. Отдельные специфичные механизмы моделей диалога и участия могут быть востребованы на практике, однако асимметрия доступа и обладания научным знанием есть исходное положение, которое обосновывает как существование науки в качестве обособленного института, так и саму необходимость коммуникации с неакадемическими сообществами.

Проблема революций и эволюций в науке и обществе находится в фокусе пристального внимания исследователей науки и техники1. Методологами разработаны модели революций в науке, которые оказывают существенное влияние на изменения в картине мира, направлениях научного поиска, идеалах и нормах науки. Белым пятном остаются технологические революции, изменяющие среду обитания и вызывающие трансформации социальности и сознания. Уже в начале XX в. научно-технический прогресс вызывал неоднозначное к себе отношение среди философов техники, ученых и литераторов. К началу XXI в. обострилось противостояние технооптимистов и технопессимистов. Проблемы техноценоза (Б. И. Кудрин) и технодетерминизма выходят на первый план в дискуссиях по социальной философии технонауки. К XXI в. разрастается гигантский социотехнический организм, в котором интегрированы наука, технологии, образование, политика, экономика, бизнес, промышленность, социум, культура. Феномен технонауки побуждает задуматься над изменением качества революционных и коэволюционных процессов в этом взаимосвязанном мире. При ускорении темпов развития техногенной цивилизации научно-технологические революции приняли перманентный и каскадный характер, на позитивном полюсе ускоряя динамику социальных трансформаций, а на негативном – инициируя ситуации рисков, требующие прорывов и новых революционных решений. Благодаря основным технологическим революциям XX – начала XXI в. повседневная жизнь приобрела новые социальные качества, такие как технологически обеспеченное беспрепятственное передвижение по планете, мобильность, информационная взаимосвязанность, ускорение темпов развития, комфорт. Актуальна проблема управления коэволюцией технонауки, социума, культуры. В решении проблем гармонизации социотехносферы ключевую роль должны сыграть гуманитарные технологии культуры синтеза, ориентированной на сотрудничество во имя мира и общего блага.

В данной статье проводится анализ книги Майкла БломеТилльманна «Семантика атрибуции знания» (2022), посвященной современным подходам к моделированию зависимости высказываний о знании от контекста. Автор предлагает подробное исследование ключевых теорий, которые объясняют, как контекст влияет на значение утверждений, связанных с понятием знания. Рассматриваются основные подходы к данной проблеме: контекстуализм, эпистемический импуризм, эпистемический релятивизм и строгий инвариантизм. Контекстуализм утверждает, что значение глагола «знать» определяется контекстом произнесения. В рамках этой теории стандарт, определяющий, что именно требуется для знания, варьируется в зависимости от обстоятельств беседы, таких как ее цели и предполагаемые участники. Таким образом, одно и то же утверждение может быть истинным в одном контексте и ложным в другом. Эпистемический импуризм предполагает, что истинностное значение аскрипции знания зависит не от контекста говорящего, а от контекста субъекта, которому знание приписывается. Эта теория допускает, что практические интересы субъекта, такие как возможные риски или выгоды, могут влиять на утверждение о его знании. Релятивизм, в свою очередь, является близкой к контекстуализму теорией. Однако он моделирует зависимость от контекста через параметр интерпретации, а не через введение в логическую форму предложения скрытых элементов, значение которых определяется контекстом. Строгий инвариантизм, напротив, предполагает, что значение аскрипции знания остается неизменным, независимо от контекста. Любая видимая зависимость от контекста объясняется с точки зрения прагматических импликатур. В статье также обсуждаются проблемы, связанные с каждой из этих теорий. Особое внимание уделено контекстуалистской теории Бломе-Тилльманна, которую он называет «пресуппозициональным контекстуализмом». Согласно этому подходу, значение аскрипции знания определяется допущениями, разделяемыми всеми участниками диалога. Однако автор показывает, что эта теория сталкивается с трудностями, когда скептик ставит под сомнение такие общепринятые допущения. В качестве альтернативы предложено объяснение, согласно которому значение аскрипции знания зависит не от пресуппозиций участников, а от обсуждаемого в диалоге вопроса. Проводится аналогия между зависимостью значения глагола «знать» от обсуждаемого вопроса и зависимостью значения нечетких предикатов, таких как «высокий» или «ровный».

В статье производится реконструкция эволюции философии сознания Хилари Патнэма. Анализируются два периода творчества философа – ранний и поздний – для выявления ключевых идей философии сознания Патнэма в каждом из них. Ранний период характеризуется разработкой функционалистского подхода к трактовке ментальных состояний. Согласно функционализму, ментальные состояния необходимо объяснять в терминах их функций в рамках каузальной цепи переработки информации. Поворотным моментом, определившим разделение на ранний и поздний периоды философии сознания Патнэма, стала разработанная философом концепция семантического экстернализма, согласно которой содержание ментальных состояний, по крайней мере частично, определяется внешними факторами. Экстерналистские выводы противоречили индивидуализированным представлениям функционализма, поэтому философ стал одним из главным критиков направления, у истоков которого находился. В то же время нельзя сказать, что разрыв произошел окончательно. Поздний период характеризуется отходом от трактовки сознания как феномена имманентного, независимого от внешнего мира. Еще одной особенностью позднего периода является обращение философа к проблеме восприятия, в рамках которой разрабатывается подход под названием «трансакционализм». Отличительной чертой трансакционализма является попытка согласовать феноменализм с идеей о квалиа и наивно-реалистическую трактовку субъект-объектных отношений. В заключении предпринимается попытка осмыслить парадигмальное значение эволюции идей Патнэма. Делается вывод, что методологический урок, который дает анализ эволюции Патнэма от раннего к позднему, может позволить выявить противоречия современных философских дискуссий, посвященных природе сознания, представить философию сознания как развивающийся процесс, каждый из этапов которого содержит в себе важные концептуальные и методологические составляющие.

Статья посвящена описанию различий в концептуализации пространства, наблюдаемых у информантов, генеративных языковых моделей и моделей компьютерного зрения, способных генерировать текст описания «увиденного». Мы используем понятие когнитивного агента и обосновываем различение «естественный vs искусственный когнитивный агент»: под первым понимается человек, под вторым – модель ИИ, способная принимать решения и выполнять задачи адекватно заданной ситуации. Цель исследования – сравнить способы осмысления местоположения объекта в пространстве, в том числе относительно других объектов, у естественных когнитивных агентов (ЕКА) и искусственных когнитивных агентов (ИКА) двух типов: больших языковых моделей, способных генерировать текст, и моделей, созданных для решения задачи Image to Text. Основными методами выступили метод лингвистического эксперимента и метод семантического описания на основе теории топологической семантики Л. Талми. В качестве стимульного материала использовались шесть картин из коллекции Государственного Эрмитажа, разделенные на три группы: портреты, монофигурные картины на мифологическую или религиозную тематику, многофигурные композиции. Участниками экспериментов выступили: 63 информанта (Mean age = 19,1, 48 девушек, 15 юношей), 5 мультиязычных генеративных моделей, 6 моделей Image to Text, основанных на технологии компьютерного зрения и способных генерировать описания распознанных изображений на английском языке. Используя типологию конфигурационных топологических схем и схем типа «фигура – фон» в концепции топологической семантики Л. Талми, мы сравнили способы осмысления пространства, на которые опираются а) большие языковые модели; б) модели Image to Text и в) информанты. В результате мы сформулировали ряд выводов, главный из которых заключается в том, что ЕКА отличаются от ИКА своей способностью интегрировать процесс концептуализации объекта в пространстве в другие когнитивные процессы: распознавания сущности и категоризации, механизма внимания, осознания причинно-следственных связей. ИКА только учатся такой интегративности и взаимной координации, например, когда генеративные модели концептуализируют те объекты, в которых они не уверены, поскольку это продукты галлюцинирования, как объекты с нечеткими границами, а модели Image to Text объединяют в единый неоднородный объект человека и наиболее яркую оригинальную деталь его окружения, поскольку «считают», что это самое важное для задач описания изображения.