Рассматривается внешнеполитическая идентичность Германской Демократической Республики (ГДР) в контексте изучения ее политики в странах Африки южнее Сахары. Актуальность темы определяется, прежде всего, тем, что африканский вектор внешнеполитического курса ГДР до сих пор оказывает влияние на современное состояние повестки дня германского государства в исследуемом регионе.
Цель исследования - выявление особенностей внешнеполитического курса ГДР в Африке южнее Сахары в контексте трех измерений: нарративного, перформативного и эмоционального. Методологически работа строится на проверке применимости двух альтернативных точек зрения: реалистской/неореалистской и либеральной - к анализу изучаемого предмета, поскольку указанные теории наполняют концепцию внешнеполитической идентичности разными смыслами. Сторонники критической теории, которая также включена в теоретический дискурс исследования, попытались пойти несколько дальше, учитывая роль формирования альянсов для идентичности государства. Научная новизна исследования определяется тем, что большинство работ по идентичности Восточной Германии описывают социологический аспект, тогда как особенности внешнеполитических инициатив остаются за скобками. В качестве базовых методов исследования выбраны историко-хронологический, который позволил не просто изучить динамику отношений между ГДР и отдельными африканскими странами, но и оценить уровень сотрудничествам между ними; сравнительно-сопоставительный метод в ряде случаев был актуален для отделения самостоятельной политики ГДР от совместных инициатив с Советским Союзом, а также для сравнения восточногерманских и западногерманских проектов на африканском направлении. Наконец, контент-анализ взаимных визитов между ГДР и африканскими странами помог установить, что рост числа визитов был обусловлен расширением сфер взаимодействия сторон - от преимущественно экономического сотрудничества до координации политики в сфере безопасности. В заключении автор приводит выводы, подтверждающие отдельные теоретические постулаты, заявленные в теоретико-методологической базе исследования, а также дает оценку всем трем измерениям внешнеполитической идентичности ГДР.
Статья посвящена анализу состояния переводоведения на современном этапе и роли переводоведения в совершенствовании практической переводческой деятельности и системы подготовки переводчиков. На основе изучения работ по теории, практике и дидактике перевода авторы предлагают периодизацию развития переводоведения как науки о переводе: первый этап характеризуется доминированием сугубо лингвистического переводоведения, на втором этапе произошел так называемый культурный поворот, третий этап ознаменовался появлением коммуникативно-функционального подхода к переводу. Каждому этапу в развитии переводоведения соответствует определенный подход к переводу. Теоретическая значимость исследования заключается в установлении жестких связей между переводоведческими концепциями и практикой подготовки переводчиков. Установлено, что коммуникативно-функциональный подход позволяет переводоведению выполнить его основную миссию - раскрыть истинную сущность перевода и тем самым обеспечить теоретическую и методологическую основу для совершенствования переводческой практики и подготовки переводчиков. На основе коммуникативно-функционального подхода авторы предлагают новую модель формирования профессиональных и надпрофессиональных компетенций переводчиков - имитацию реальных переводческих ситуаций в рамках всего образовательного процесса, обеспечивающую погружение обучаемых в реалии переводческой деятельности, приближение их к профессии. В статье предлагаются отдельные приемы, обеспечивающие имитацию реальной переводческой деятельности в процессе подготовки переводчиков на основе коммуникативно-функционального подхода.
Представлены результаты исследования особенностей реализации казахской исторической политики в пространстве российского пограничья. Методологию исследования составляют концепты символической памяти и «ландшафта памяти» пограничья. В 1991-2020 гг. власти Казахстана проводили в Астраханской области активную историческую политику, что выразилось в ряде коммеморативных акций, имевших общественный резонанс. Анализ эволюции казахского исторического дискурса в 1990-2020-е гг. позволил раскрыть многоплановое символическое содержание исторической политики властей Казахстана, спроецированной на российскую территорию. Ключевой акцией такой политики стало возведение в 2011 г. мавзолея Букей-хана в селе Малый Арал в Астраханской области. В ходе исследования было выявлено несколько символических целей акции: увековечивание памяти о Букей-хане как одном из ключевых героев казахского пантеона исторических личностей; скрытое символическое маркирование той части российской территории, где в XIX в. существовало Букеевское ханство, как казахской территории; символическое подтверждение правомерности передачи Казахской ССР в 1920-е гг. части земель, входивших в состав Букеевского ханства; укрепление казахской идентичности у казахов, граждан России, проживающих в Астраханской области; символическое переформатирование сакрального пространства ногайцев-карагашей, сформировавшегося вокруг могилы святого Сеид-Бабы, в казахское историко-политическое мемориальное пространство. «Казахизация» этого сакрального комплекса стала частью исторической политики, проводимой властями Казахстана в отношении российских ногайцев. История и культура ногайцев интересна казахстанским властям в контексте борьбы за золотоордынское наследие. Выявлено, что символическое «присвоение» ногайского историко-культурного наследия позволило бы закрыть хронологическую, пространственную и культурную брешь в историко-идеологическом конструкте «происхождения» Казахского ханства от Золотой Орды, поскольку именно Ногайская Орда являлась единственным прямым наследником Золотой Орды. Ногайцы также оставили после себя богатое литературное наследие в виде эпических сказаний, которые позднее получили широкое распространение среди казахов. С целью символического «присвоения» ногайского наследия был создан миф о существовании в казахской истории особого периода, когда в Золотой Орде якобы существовала «ногайлинская» (от слова «ногайлы» - ногайский) этническая общность, которая позже распалась на ногайцев, казахов и каракалпаков. Доказано, что в настоящее время этот миф активно тиражируется в рамках проводимой казахстанскими властями исторической политики.
Для цитирования: Малышева Д. Б. Рецензия на книгу: Центральная Азия как формирующаяся подсистема международных отношений / под ред. К. П. Курылева. Москва: Аспект Пресс, 2024. 312 с. // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия: Международные отношения. 2024. Т. 24, № 3. С. 483–486. https://doi. org/10.22363/2313-0660-2024-24-3-483-486
С 14 по 17 октября 2024 года один из старейших городов Сибири Томск принимал участников XXXIV Международной научной конференции «Язык и культура», организованной при поддержке ректора Национального исследовательского Томского государственного университета (ТГУ), доктора психол. наук, профессора, действительного члена РАО, Эдуарда Владимировича Галажинского.
На примере Дальневосточного федерального округа поднимается вопрос о значении и роли Институтов Конфуция, культурно-образовательных учреждений, создаваемых c 2004 г. Китайской Народной Республикой (КНР) в разных странах для обучения их граждан китайскому языку и знакомству с китайской национальной культурой. Актуальность исследования связана с участившейся критикой этих образовательных организаций, обусловленной присущей им двойственной ролью. С одной стороны, Институты Конфуция являются типичным инструментом «мягкой силы», способной создать привлекательный образ Китая и усилить его влияние в мире с помощью международных связей в сфере культуры и образования. С другой стороны, в деятельности Институтов Конфуция прослеживаются функции «жесткой силы», позволяющие Китаю реализовывать стратегические задачи в других областях, совершенно не связанных с образованием и культурой, что вызывает упреки в странах-партнерах. Эта проблема особенно актуальна для российского Дальнего Востока, учитывая его близкое соседство с Китаем, большую протяженность российско-китайской границы и сложную демографическую ситуацию на российском Дальнем Востоке.
Цель исследования - выявить, насколько региональные факторы подтверждают справедливость критических замечаний в адрес Институтов Конфуция, и предложить меры, способствующие снижению «жесткого» влияния Китая на Дальневосточный регион. Анализируя деятельность Институтов Конфуция на российском Дальнем Востоке, авторы выделяют три главных аспекта, подтверждающих «жесткую силу» Институтов Конфуция: их вклад в «мирное» освоение Китаем дальневосточных земель, повышение интернационализации китайского высшего образования и содействие развитию национальной культуры. Сделан вывод, что при анализе плюсов и минусов в деятельности Институтов Конфуция важно учитывать экономическую и политическую ситуацию в том регионе, где они работают. В противном случае этим культурно-образовательным учреждениям не избежать обвинений в роли «троянского коня». В ходе исследования были использованы российские и китайские источники, включая аналитические работы и публикации в средствах массовой информации, а также эмпирические наработки авторов.
Рассматривается политика Ю. В. Андропова и его личная позиция в ключевых вопросах отношений СССР с США и КНР в годы руководства Советским Союзом. На этой основе оценены влияние и последствия действий Ю. В. Андропова на внешнеполитическое развитие СССР. Автор руководствовался принципами историзма, научной объективности и опоры на источники. Доказано, что Ю. В. Андропов формировал внешнюю политику страны с позиции «ястребов» в советском руководстве, представленных Д. Ф. Устиновым. Согласно этой позиции, внешняя политика абсолютно подчинена интересам национальной безопасности, предполагающей превосходство ядерных и обычных сил над силами потенциальных противников, а военная сила должна выходить на первый план при принятии внешнеполитических решений. Поэтому как по проблеме ракет средней дальности (РСД) в Европе, так и по вопросу о размещении вооруженных сил на советско-китайской и китайско-монгольской границах Ю. В. Андропов, игнорируя объективные изменения обстановки, неизменно придерживался жесткой позиции. Автор приводит свидетельства того, как советский руководитель неоднократно отвергал разумные предложения дипломатов и не желал идти на какие-либо уступки, которые противоречили идеям военного превосходства. В первую очередь это касалось вопроса размещения РСД на территории Восточной Европы, который обсуждался на переговорах в Женеве. В итоге Советскому Союзу не удалось избежать вовлечения в новый виток гонки вооружений, спровоцированный президентом США Р. Рейганом, вследствие чего американские РСД были размещены в Западной Европе. На Востоке Ю. В. Андропов упустил возможность улучшить отношения с Китаем, который начал переориентироваться от конфронтации с СССР на выстраивание баланса в отношениях с США и Советским Союзом, и продолжил бессмысленную конфронтацию с ним. Внешнеполитическое наследие Ю. В. Андропова - изолированная, напряженная внешняя обстановка, не подразумевающая свободы действий. Кроме того, увеличение военных расходов, вызванное его жесткой внешнеполитической линией, усугубило «застой» и кризис социально-экономического развития СССР.
Проанализирована роль Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) в укреплении региональной стабильности после вывода войск США из Афганистана. Нестабильность в Афганистане становится серьезной проблемой регионального масштаба, которая требует от ШОС поиска приемлемого решения. Рассматривается вопрос о том, как страны - члены ШОС справляются с углубляющимся кризисом в Афганистане. Роль ШОС в достижении консенсуса между государствами-членами в долгосрочной перспективе раскрывается с опорой на концептуальные рамки, состоящие из двух теорий международных отношений - теории комплекса региональной безопасности и теории функционального сотрудничества, которые обеспечивают понимание того, что интересы государств, принадлежащих к единому географическому региону, схожи, и их взаимное сотрудничество оказывается более прочным, чем у государств, находящихся за его пределами. Рассматривается роль ШОС в поддержании региональной безопасности и прослеживаются ее усилия по обеспечению стабильности. Для изучения сложных проблем внутри ШОС при формировании отношений с зарождающимся правительством «Талибана» (запрещен в РФ) в Афганистане были собраны и проанализированы фактические данные, полученные из официальных документов и заявлений, опубликованных на правительственных веб-сайтах, материалы научных публикаций, статей в СМИ, изданных в разных странах. Установлено, что ухудшение ситуации в сфере безопасности в Афганистане представляет общую угрозу для всех стран - членов ШОС, поэтому необходим консенсус для продвижения практических мер, включая содействие развитию Афганистана. Таким образом, ШОС сосредотачивается на устранении непосредственных и ощутимых последствий захвата власти талибами после вывода войск США из Афганистана, с одной стороны, а с другой - на поддержке региональных государств в налаживании функционального сотрудничества для восстановления Афганистана.
Несмотря на то, что патриотизм уже достаточно давно был объявлен российским руководством национальной идеей нашей страны, вплоть до начала специальной военной операции в 2022 г. в системе как среднего, так и высшего образования не наблюдалось ее практической реализации. В статье анализируются проблемы преподавания курса «Основы российской государственности», введенного в программы всех российских вузов в сентябре 2023 г. Опираясь на собственный опыт ведения данной дисциплины, автор дает свое видение целей и задач данного курса с учетом политической конъюнктуры и стратегических национальных интересов России. Кроме того, предлагается и обосновывается авторская версия тематики лекционных и семинарских занятий.
Настоящая статья посвящена роли личности в истории в историософских концепциях Г. В. Ф. Гегеля и Н. А. Бердяева. Их непосредственное сравнение представляется настолько трудоемкой задачей, что едва ли может быть выполнено в таком кратком формате, однако наиболее примечательные детали ярче всего обнаруживают себя у обоих философов в вопросе об отношении личности к истории. В ходе исследования было выявлено, что если для Гегеля личность есть часть исторического процесса и подчинена ему, то для Бердяева, напротив, история может быть понята и представлена как средство становления личности. Ход мировой истории, по Гегелю, напрямую зависит от личностной практики.
Бердяев же считает, что личность по отношению к истории принципиально первична. Ключевые слова