Архив статей журнала
До революции для многих финно-пермских народов были разработаны алфавиты на основе кириллицы. Продолжался этот процесс и при советской власти. Однако уже в 1920-х гг. возникли первые идеи о латинизации письменности этих народов. Триггером для данной активности стало внедрение в 1920-х гг. в разных регионах СССР латинизированных алфавитов для народов, пользовавшихся «сложной» письменностью (в первую очередь арабской). Ввиду того что финно-пермские народы СССР использовали русский алфавит, который не имеет принципиальных отличий от латинского, «латинизаторы» выдвинули для своих идей политические обоснования. В 1930 г. деятельность по латинизации письменности финно- пермских народов СССР вступила в активную фазу. На первых порах местные власти большинства финно-пермских регионов не решались открыто противостоять деятельности «латинизаторов». Т ем н е м енее в э тих р егионах б ыли о тмечены н е т олько прохладное отношение к латинизации со стороны властей и части интеллигенции, но и сопротивление ей, главными причинами чего были, во-первых, наличие уже существовавших и применявшихся алфавитов на кириллической основе, во-вторых, сохранение важной роли русского языка. Ударом по латинизации стало изменение политической ситуации на уровне всей страны, в том числе в 1930 г. была запрещена латинизация русской письменности. После этого в большинстве финно-пермских регионов власти отринули латинизацию. Во всех регионах прослеживались схожие тенденции, за исключением Карелии, где родной язык на официальном уровне не использовался, и лишь в 1937-1939 гг. на короткое время был введен в оборот.
Представлены результаты математического анализа статей газеты «Аргументы и факты», связанных с советским периодом истории. Выбор темы исследования обусловлен возросшей ролью советского исторического наследия в современной российской социально-политической практике и идеологическом дискурсе. Цель исследования - выявление наиболее характерных черт медиаобраза СССР, конструируемого и транслируемого российской медиасредой, и особенностей исторической памяти современного российского общества. Для этого были проанализированы публикации за период с 2014 по 2022 г., в результате чего были выделены тематические кластеры, отражающие характерные черты медиаобраза Советского Союза. Кроме того, был проанализирован архив публикаций с 1983 по 1991 г. Обращение к данному временному диапазону позволило установить круг тем, присутствовавших в статьях газеты «Аргументы и факты», и сопоставить их с темами публикаций постсоветского периода (2014-2022). Для анализа современного медиаобраза СССР были выбраны первые десять (по наибольшему количеству публикаций) кластеров. Исследование показало, что выделенные тематические кластеры связаны с теми или иными достижениями Советского Союза или же с негативными последствиями его распада. Статьи выделенных кластеров конструируют образ сильного, обладающего большим потенциалом государства с богатым культурным наследием, распад которого стал катастрофическим событием. Конструирование и трансляция в медиасреде данного образа советского прошлого свидетельствуют о наличии непроработанной исторической травмы, связанной с крушением проекта построения коммунистического государства. Подобный медиаобраз является следствием стремления обрести устойчивые ценностные ориентиры в советском прошлом.
Статья посвящена реконструкции стоимостных показателей сферы образования как отрасли национальной экономики поздней Российской империи. Цель исследования заключается в уточнении имеющихся оценок роли образования на стадии перехода страны от мальтузианского к «современному» режиму экономического роста в ходе модернизации ее экономической и социальной структуры. Были решены следующие задачи: 1) представлены собранные в электронном формате данные источников (отчеты Государственного контроля, Министерства народного просвещения, Центрального статистического комитета); 2) реконструированы ряды показателей расходов на образование разных уровней и институциональных источников; 3) на их основе впервые рассчитаны оценки накопленного объема (запаса) человеческого капитала по восстановительной стоимости и на основе будущих доходов; 4) полученные стоимостные оценки непосредственно сопоставлены с основными макроэкономическими показателями страны. Оценки соответствующих показателей системы образования России и формируемого в ней человеческого капитала доступны в историко-экономической литературе за 1920-2000-е гг. Настоящее исследование углубляет их, делая в целом сопоставимыми во времени. Для обеспечения такой сопоставимости используются методики, разработанные в историко- экономической литературе, адаптированные к проблеме недостаточности исторических количественных данных и пригодные для межстрановых сопоставлений. Полученные результаты свидетельствуют о том, что в ходе запуска «современного» режима экономического роста норма накопления человеческого капитала в России повышалась, его запас увеличивался быстрее физического. Намечаются перспективы использования полученных результатов в последующих эмпирических и теоретических исследованиях.
Статья посвящена особенностям развития экспортной и транзитной торговли Приморской области Российской империи с 1902 по 1913 г. Основу исследования составляют количественные источники соответствующего периода: материалы отечественной таможенной статистики, а также статистические отчеты Уссурийской и Китайской Восточной (КВЖД) железных дорог по перевозке грузов. Со второй половины XIX в. важнейшую роль в экономической жизни Приморья играла перевозка товаров между побережьем Японского моря и внутренними регионами Северо-Восточного Китая. Поэтапное открытие грузового движения по дальневосточному участку Транссибирской магистрали в 1891-1903 гг. позволило не только интенсифицировать такую торговлю, но и в целом изменить ее характер. КВЖД в короткие сроки позволила наладить массовый вывоз сельскохозяйственной продукции из Маньчжурии на внешние рынки, транзит китайского чая в Сибирь и Европейскую Россию, а также способствовала исключительно быстрому развитию сбыта по тому же направлению местной рыбы. Тем не менее по-прежнему оставался незначительным вывоз товаров из собственно Приморской области в Маньчжурию, а также становилась все более явной тенденция к утрате Владивостоком роли важного пункта снабжения Маньчжурии товарами извне, которую он постепенно уступал порту Дальнему на Ляодунском полуострове. Конкуренция двух портов особенно обострилась в период после окончания Русско-японской войны, когда японская сторона начала предпринимать активные меры по привлечению большего количества грузов на направлении через отошедший ей в 1905 г. Дайрен (бывш. Дальний).
Статья посвящена истории формирования границ на севере Тихого океана в конце XVIII - первой четверти XIX в. Данный период характеризуется борьбой между великими державами за обладание территориями в Северной Америке. Главными соперниками являлись Россия, Испания и Великобритания. В 1799 г. Россия объявила о своих претензиях на колонии в северной части Тихого океана. Великобритания и Испания не смогли возразить, так как были слишком заняты европейскими делами. В последующие десятилетия произошло значительное ослабление Испании. В ее колониях начались революции, которые привели к образованию независимых государств, в том числе Мексики. Россия не смогла воспользоваться сложившейся ситуацией в полном объеме. На территорию бывших испанских колоний пришли Соединенные Штаты Америки. Граждане этого государства стали активно заниматься торговлей и предпринимательством. В начале 1820-х гг. произошел новый виток противостояния между державами. На этот раз соперничество было между Россией, Великобританией и США. Россия первая объявила о своих притязаниях, объявив о расширении своих владений в южном направлении на несколько градусов. На этот раз соперники России сумели отреагировать, начались русско-американские и русско-английские переговоры. Российское правительство вынуждено было пойти на уступки. В результате в 1824 и 1825 гг. были заключены конвенции между Россией, Великобританией и США, которые определили границы владений этих держав в указанном регионе. Эти же конвенции регулировали торговлю и мореплавание.
В статье, основанной на неопубликованных материалах Архива внешней политики Российской империи, в частности дипломатической переписке Коллегии иностранных дел, рассматриваются основные направления деятельности российской миссии при рейхстаге Священной Римской империи в Регенсбурге, созданной в начале Семилетней войны 1756- 1763 гг. по просьбе союзников России - Австрии и Саксонии. В задачи главы миссии Г. Г. Бютнера входило взаимодействие с дипломатами этих держав и дружественной Франции, а также передача императрице Елизавете Петровне и главнокомандующему российскими войсками генерал-фельдмаршалу С. Ф. Апраксину сведений о позиции имперских штатов в общеевропейском конфликте, о создании имперской армии против прусского короля Фридриха II, театрах военных действий и передвижении воинских контингентов. Особое внимание в статье уделяется процедуре аккредитации российского резидента и его церемониальному общению с представителями имперских штатов в Регенсбурге. Прохождение этой процедуры свидетельствует о том, что Бютнеру удалось вручить верительные грамоты в Директорию рейхстага и обменяться церемониальными визитами с коллегами по дипломатическому корпусу согласно установленным правилам. Трудности, возникшие у российского резидента в общении с датским и ансбахским посланниками, были преодолены усилиями благоволивших к нему посланников влиятельных курфюрстов и имперских князей. Несмотря на скромный ранг, Бютнер был принят многими имперскими дипломатами с почестями, положенными посланникам и полномочным министрам, что свидетельствовало о надеждах, которые возлагались на императрицу Елизавету Петровну определенными кругами Священной Римской империи, и, следовательно, о возросшем влиянии России в Европе.
Концепция «национального безразличия» была предложена историками габсбургской Богемии второй половины XIX - начала XX в. и описывает нежелание или неспособность «простых людей» оказать деятельную поддержку усилиям активистов националистических движений, их неготовность безоговорочно идентифицировать себя с национальным сообществом, которое националисты продвигали в качестве объекта исключительной лояльности. Иными словами, «национальное безразличие» возникает тогда, когда националистический активизм становится частью общей ситуации. Статья предлагает применить эту концепцию к материалу западных окраин Российской империи и расширить ее, описав с помощью понятия «национальное безразличие» осознанное поведение различных элитных групп, в том числе политически организованных, как автономисты в Бессарабии, крайовцы и малороссы в Западном крае, польские лоялисты в землях бывшего Царства Польского и и немецкие элиты прибалтийских губерний. Следуя линии «национального безразличия», элиты западных окраин руководствовались чаще всего конформизмом, осознанием тех выгод, которые они имели в империи, но также, особенно после революции 1905 г., опасениями за свой социальный и имущественный статус, порой стремлением избежать обострения национальных конфликтов в этнически разнородных провинциях империи. Элиты Бессарабии и крайовцев Северо-западного края также пугала угроза еще большей маргинализации в национальных государствах, которые должны были прийти на смену империи по планам националистов. Эти группы осознанно сопротивлялись усилиям национальных активистов, направленным на мобилизацию по этническому принципу. Применение концепции «национального безразличия» дает дополнительные возможности для преодоления узкой перспективы национальных нарративов.
Статья посвящена рекрутированию местных элит в общероссийский политический класс в ходе избирательных кампаний в Государственную думу. Автор отмечает, что политические симпатии выборщиков имели явно выраженную региональную специфику. Соответственно, в значительный мере они были связаны с теми или иными местными интересами, лоббистскими группами. При этом из них же формировалось и работоспособное ядро Думы, в ступившее в непосредственный диалог с правительством. В сущности, оно, как и высокопоставленное чиновничество, составляло неотъемлемую часть зарождавшегося политического класса. Автор подчеркивает социальную близость этих двух групп. Их объединял общий жизненный опыт и схожий горизонт ожиданий. Так или иначе они пытались решать общероссийские проблемы и представлять интересы отнюдь не только своих непосредственных избирателей. Кроме того, одновременно в каждой из фракций реализовывалось два проекта: партийный, предполагавший идею общенационального представительства, и корпоративный, подразумевавший необходимость говорить от имени непосредственных избирателей, своего сословия, профессионального объединения, губернии, конфессии и т. д. Депутаты осваивали оба этих языка, чем и были ценны для правительства. Это были не только законодатели, но и лоббисты цензовых кругов общественности. Во многом это определяло направление эволюции политической системы Российской империи накануне Первой мировой войны. Постепенно складывались горизонтальные сетевые связи, которые включали в себя не только членов Думы или правительственной администрации, но и представителей различных групп интересов, которые обрели инструментарий эффективной борьбы за свои права.
Кавказский наместник занимал эксклюзивное место в системе государственного управления Российской империи в 1844-1881 гг., а затем в 1905-1917 гг. Формирование модели управления Кавказом во главе с императорским наместником пришлось на 1842-1846 гг. и стало возможным в контексте рационального патернализма Николая I, стремившегося к сохранению собственного влияния на политические процессы в обширной империи. В статье проанализированы обстоятельства и условия поиска Николаем I оптимальной модели управления южной окраиной, а также назначения на должность кавказского наместника М. С. Воронцова. Отмечено, что ключевое значение в переходе к модели наместничества имел провал административной реформы сенатора П. В. Гана (1837-1841). После неудачи бюрократов-администраторов Николай I создал механизмы личного контроля над ходом интеграции Кавказа в пространство Российской империи. Ими являлись VI Временное Отделение императорской канцелярии и главноуправляющий на Кавказе, служебные права которого были значительно расширены в 1842 г. Спустя два года Николай I еще больше расширил сферу влияния региональной администрации во главе с наместником. Избранный монархом на эту должность новороссийский генерал-губернатор Воронцов отличался не только военным и административным опытом, но и навыками политического противостояния с центральной бюрократией. Кавказский наместник в системе управления империи выступал как личный агент самодержца и одновременно как оппонент министерского контроля. Статья основана на обширном комплексе как опубликованных, так и архивных исторических свидетельств, которые получили новую интерпретацию в контексте различных историографических направлений.
Статья посвящена почти пятилетней эпохе российского владычества в Восточной Пруссии середины XVIII в. (1758-1762). История этого эпизода в ходе Семилетней войны анализируется в контексте аналогичных режимов военной оккупации в Европе раннего Нового времени, а также в сравнении с политикой имперской интеграции остзейских провинций России. Практики режима на занятой территории определялись утилитарными целями в рамках военных усилий страны - сбор контрибуций, обеспечение логистики и тыловой базы действующей армии. Одновременно требовалось добиться и сохранить лояльность местного населения, что в итоге удалось. Наряду со свидетельствами личного происхождения с прусской стороны, в статье использованы неопубликованные документы Российского архива древних актов, Отдела рукописей Российской национальной библиотеки и Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга, которые позволяют воссоздать с разных перспектив картину «русской эпохи» в Кенигсберге и провинции. Охарактеризованы становление и структура российской имперской администрации. На более общем уровне выявляются долгосрочные стратегии интеграции, характерные в целом для северо-западной периферии Российской империи. «Русская эпоха» Восточной Пруссии изображается не случайным эпизодом неудачной войны, а примером осуществления таких стратегий. Представленный материал демонстрирует переход от военной оккупации к режиму владения, применение модели осуществления общеимперского принципа непрямого господства на основе договора с местными корпорациями, роль в реализации этого сценария, которую играли имперский центр, армейские власти и остзейские элиты, выступавшие в качестве посредников и проводников политики Петербурга.
История альпинизма нередко редуцируется до хронологии выдающихся восхождений. При подобном подходе прошлое понимается в рамках логики триумфа. Однако подобная сухая перспектива оставляет вне фокуса важные аспекты истории горовосхождений. Например, история повседневности альпинизма изучена фрагментарно, а важнейшая для этого вида спорта проблематика материальности и вовсе едва ли поднималась. Без учета этих контекстов невозможно понять специфику советского альпинизма. Эта ситуация и определяет актуальность настоящей статьи. Исследование посвящено снаряжению, история которого до сих пор оставалась умолчанием, несмотря на всю первостепенную важность экипировки для восхождений. Опираясь на неопубликованные материалы из архивов советских институций, отвечавших за развитие альпинизма и производство снаряжения, в этой статье предлагается новый взгляд на историю этой спортивной дисциплины. Статья начинается с обзора этапов развития и становления изготовления альпинистской экипировки в СССР. При этом особое внимание уделяется тем проблемам, которые вставали перед советским государством в связи с необходимостью снабдить альпинистов качественным снаряжением, обеспечивающим безопасность восхождений. Другой острой проблемой стало производство в достаточном количестве, которое так и не удалось наладить в СССР. Дефицит экипировки побуждал советских граждан производить самодельные ледорубы, кошки и скальные крючья. В конце концов, в статье показывается, как производство снаряжения в СССР разворачивалось на стыке официальной и кустарной технологических культур. Эта статья не только заполняет лакуну в знании о советском альпинизме, но и является апробацией нового способа изучения многомерной истории этой дисциплины.
Рассматривается проблема функционирования норм в повседневной жизни советского общества в 1930-1950 гг. Микроанализ конкретно-исторических ситуаций, выполненный на основании архивных источников, позволил сформулировать тезис о том, что существенной чертой социального порядка в сталинскую эпоху являлось самоуправство. Оно рождалось спонтанно, снизу, а затем либо легитимировалось властью, либо криминализировалось ею же в зависимости от ситуативной прагматики и доктринальных соображений. Таким образом, наряду с писаным законодательством (государственным и партийным), должностными инструкциями и обязанностями в повседневной жизни действовали разнообразные и гетерогенные конвенции. Их область применения тоже определялась конвенциально. Анализ социальной реальности позволил авторам обосновать тезис о том, что сфера действий конвенций выходила далеко за рамки межличностных отношений и малой публичности. Тем самым управляемое самоуправство размещалось в ядре властных - хозяйственных и административных - практик. Кроме того, допускаемый произвол был одновременно апроприирован партийно-хозяйственной номенклатурой для приватного потребления. Подобный характер нормативности был укоренен в агрегатном характере советской повседневности, соединявшей в себе как модернистские, так и архаические начала. Конвенциальность всех и всяческих норм неизбежно препятствовала деятельности партийных и государственных институтов, что принципиально противоречило модернистскому проекту регулярного государства. Таким образом, советское государство становилось обществом риска.