Архив статей журнала
Представлен краткий обзор истории изучения описей архиерейских домов, составленных во исполнение указа Петра I от 31 января 1701 г. Отмечена необходимость дальнейшего выявления и изучения этих источников. Констатируется, что все сведения о Великоустюжском и Тотемском архиерейском доме в начале XVIII в., в том числе в научной литературе, восходят к очерку Н. И. Суворова в «Памятной книжке для Вологодской губернии на 1864 год». Вводятся в научный оборот подлинные описные книги Великоустюжской и Тотемской епархии стольника А. М. Вешнякова. Описание архиерейского дома по косвенным признакам датировано осенью 1701 г. Опись владений кафедры в Устюжском и Усольском уездах была составлена в период с 26 ноября 1702 г. по начало февраля 1703 г. Такая «хронологическая асинхронность» должна учитываться при анализе описей как архиерейских домов, так и монастырей, имевших вотчины. Принятое сегодня разделение описных книг архиерейских домов на «описи строений и имущества» и «переписные книги вотчин» не вполне отражает реалии начала XVIII в. При удовлетворительной сохранности обоих описаний предпочтительно их комплексное изучение. Увеличивая долю архиерейских домов, для которых известны полные описания 1701-1703 гг., новые источники приближают перспективу серьезного исследования того, в какой мере полученный Петром I на начальном этапе церковной реформы «контроль над материальной составляющей епископской власти» являлся «инструментом влияния на непокорных ему архиереев».
Брачный союз русской княжны, дочери Владимира Мономаха Евфимии и венгерского короля Калмана Книжника известен в истории своим печальным исходом. Обвинение Евфимии в измене и ее выдворение обратно на родину имело далеко идущие последствия для русско-венгерских отношений. На первый взгляд, скудные сведения русских летописей и венгерских хроник об обстоятельствах этого союза не противоречат друг другу. Совокупность данных дает представление о реальности адюльтера. Однако изучение биографии сына Евфимии Владимировны Бориса дало исследователям основания выдвинуть диаметрально противоположную версию - о том, что измена русской княжны представляет собой более поздний политический конструкт, созданный в момент обострения борьбы за власть среди венгерских политических элит в 30-е гг. XII в. За неимением исчерпывающих сведений источников сторонники обеих версий прибегают к системе аргументов, основанных на знании человеческой психологии и на так называемых argumentum ex silentio. В статье предпринята попытка рассмотреть данную проблему по-новому, исходя из концепции М. Блока о неисчерпаемости исторического источника и принципиальной важности ракурса, с которого его следует рассматривать. В ходе анализа летописных данных автором сделан вывод о реальности адюльтера русской княжны, доказательством чего является ее захоронение в церкви св. Спаса в селе Берестово. В пользу сделанного вывода также приведена система аргументов, основанная на доказательстве «от противного» - посредством антитезисов, положений, противоречащих устоявшимся историографическим тезисам.
В Черкесском султанате власть принадлежала выходцам из военной среды, эмиры - командиры мамлюкской армии - составляли костяк политической элиты, а армия была опорой и гарантом авторитета правителя. Особое место в структуре этой армии занимал корпус военных рабов, купленных и воспитанных султаном, - джулбан. Стремление султанов укрепить позиции собственного дома приводило к тому, что джулбан давалось все больше и больше привилегий. Пользуясь почти полной безнаказанностью, джулбан терроризировали жителей Каира, чиновников мамлюкской администрации, более того, нападали на эмиров. К середине XV в. подразделение джулбан стало проявлять себя как дестабилизирующая сила, негативно влиявшая на авторитет султана и состояние мамлюкской армии, утрачивавшей единство. Вместе с тем нединастийная система престолонаследия показала устойчивость как к попыткам основания династий, в которых активную роль играли джулбан, так и к попыткам самих джулбан выдвинуть на престол своего предводителя. На основе арабских источников XV - начала XVI в., а также исследований российских и зарубежных ученых, посвященных армии и политическому устройству Султаната мамлюков, в статье анализируются постепенные изменения, происходившие в статусе и системе обеспечения корпуса джулбан, рост политической активности этого армейского подразделения в период политического кризиса 1467-1468 гг., отягощенного ведением активных боевых действий на сирийских границах, и падение дисциплины в рядах джулбан, которое стало одним из факторов, определивших поражение мамлюков в ходе противостояния с османами.
Статья посвящена изучению вопроса о социальном положении ромейской знати в Ахейском княжестве в 1204-1262 гг. На основании анализа текстов трех версий «Морейской хроники», свидетельств Жоффруа де Виллардуэна, Анри де Валансьена, Георгия Акрополита, Георгия Пахимера, Марино Санудо Торчелло и иных источников автор выявляет особенности процесса интеграции архонтов в новую общественную структуру, созданную франками. Делается вывод о том, что наложение военной обязанности на ἄρχοντες происходило в том случае, если ее исполнение было для них традиционным (милинги) или необходимым завоевателям (монемвасиоты). Обращается внимание на отсутствие прямых подтверждений тому, что служба влекла за собой «автоматическое» включение архонтов в группу вассалов «простого оммажа». Констатируется, что первые свидетельства участия представителей греческой элиты в походах латинян и начала ограниченной интеграции знатных ромеев в рыцарское сословие приходятся на 1260-е гг., а их массовое участие в битве при Пелагонии 1259 г. не подтверждается ни одним источником. Отмечается, что в рамках стандартных договоренностей о переходе под власть западных европейцев, в которых ἄρχοντες именовали себя слугами (δοῦλοι) франков, благородные греки исполняли консультативные и административные функции, а также, вероятно, могли оказывать князю временную военную поддержку. Соглашение монемвасиотов и Гийома II де Виллардуэна, в свою очередь, можно трактовать не только как подтверждение возникновения вассально-ленных отношений между завоевателями и завоеванными или распространения наемничества во франкской Морее, но и как заключение фьеф-рентного договора.
Представлен анализ основных праздников Египта греко-римского времени во взаимосвязи с античной религией мистерий, оказавшей значительное влияние на изменения в египетской праздничной культуре. Изучение храмовых рельефов Египта, включая календарные списки, а также сцены праздников Осириса месяца хойак, праздника Коронации священного сокола, праздника Воссоединения (богов) и лунных праздников, показывает, что, начиная с эллинистической эпохи, в программах египетских праздников преобладают сюжеты мрачного мистического характера, вбирающие в себя мифологические сказания об Осирисе и Дионисе-Загрее. В концепции праздников усиливаются свойственные античным мистериям принципы дуализма идей и вещей, предполагающие погружение участников ритуалов во мрак и затем их неожиданный выход к ослепительному свету, что рассматривалось в соотношении с этапами инициации, когда душа переходила из материального мира в духовный, и с посмертным выходом души из темных глубин преисподней в Элизиум, или Острова блаженных, с которыми ассоциировались египетские Поля Иару. Такой дуалистический аспект праздника выражен, например, в оформлении храмов Дендеры и Эдфу, где находятся изображения процессий жрецов, спускающихся в темные комнаты и поднимающихся на крышу храма со статуями божеств для проведения обряда Xnm itn («единение с солнечным диском»). При этом свойственное древнеегипетской религии равновесие между солярными и лунными культами в греко-римской период нарушается, и в религиозной практике акцент смещается в сторону осирического культа, соотнесенного с фазами луны.
В 2024 г. 60-летний юбилей отмечает известный историк, специалист по интеллектуальной истории России, доктор исторических наук, заведующий кафедрой истории и археологии Пермского государственного национального исследовательского университета К. И. Шнейдер. В публикации представлены написанные в различной стилистике заметки о разных этапах его интеллектуальной биографии коллегами и друзьями по научному цеху. О. Л. Лейбович размышляет о начальном этапе интеллектуальной биографии профессора К. И. Шнейдера (1986-1993), обращая внимание на поиски жизненного пути выпускника исторического факультета Пермского госуниверситета, затрагивает проблему выбора, перед ним стоящего. Особое место занимают сюжеты, связанные с научным сотрудничеством К. И. Шнейдера с профессором З. И. Файнбургом. Представлены идеи, развитые Константином Ильичом в его кандидатской диссертации. В. В. Шелохаев откликается на выдвинутую К. И. Шнейдером концепцию раннего русского либерализма, принципиальные положения которой были обоснованы в монографии и докторской диссертации юбиляра (2013). И. В. Нарский обращается к личному опыту многолетнего профессионального и дружеского общения с Константином Ильичом как к инструменту создания эскиза интеллектуальной биографии специалиста по интеллектуальной истории. Человеческое измерение исследователя и исследуемого, несмотря на ироничный стиль изложения, становится при этом органичным компонентом интеллектуальной (авто)рефлексии.
На примере анализа содержания, структуры, концептов монографии И. В. Нарского, посвященной хореографическому любительству в СССР, рассматривается одна из стратегий создания научных исследований с использованием методов и приемов «культурной истории». И. В. Нарский в своей работе рисует художественную самодеятельность, задуманную как успешный государственный проект, но одновременно ставшую важной составляющей досуга советских людей нескольких поколений, практик их самореализации, выстраивания собственных «миров своих». Такой подход обусловил использование историком не только источников официального происхождения и материалов специализированных печатных изданий, но и широкое привлечение в работе материалов инициативного документирования, а также воспоминаний о собственном советском опыте участия в художественной самодеятельности. Хотя работа четко делится на три части - по количеству «акторов» создания и реализации государственного проекта (государство, профессиональные хореографы, самодеятельность), внутри каждой из частей ткань повествования оказывается выстроенной сложнее. В них отдельные источники становятся точками, от которых отталкиваются многочисленные отдельные сюжеты, перебиваемые лирическими отступлениями с личными воспоминаниями автора. Столь же разнообразен и арсенал используемых автором концептов, проговариваемых и не проговариваемых специально - от теории «плодотворного браконьерства» Мишеля де Серто и теории бриколажа Клода Леви-Стросса до примет концепта «вненаходимости» Алексея Юрчака. Используемые И. В. Нарским исследовательские и повествовательные стратегии представляют собой оригинальный, плодотворный и интересный опыт создания работы в рамках историко-культурной парадигмы, который, безусловно, далеко не исчерпывает все возможности последней.
В гуманитарном знании во второй половине прошлого столетия произошли революционные изменения. Традиционная модерновая парадигма с ее линейным, прогрессистским трендом изучения макроисторических процессов подверглась жесткой критике. Глобальные, непредсказуемые события лишь усилили академический скептицизм и сместили акценты от исследования привычной идеологической, институциональной, политической тематики в сторону рассмотрения частных сюжетов незаметной повседневности «маленького человека», memory-studies, новой интеллектуальной истории, культурной антропологии, публичной истории. Существенно преобразился комплекс исторических источников в пользу активного использования семейных эго-документов, визуальных и гендерных свидетельств восприятия прошлого. В представленной статье предпринимается попытка анализа базовых положений книги И. В. и Н. В. Нарских, посвященной изучению феномена блошиного рынка в методологической оптике «культурного поворота». Авторы являются профессиональными историками и социологами, определяющими жанр своего произведения как «лирическую историографию». Они имеют достаточный опыт включенного наблюдения за функционированием блошиных рынков как в России, так и в ряде европейских стран в новейшее время. В книге присутствует пространный экскурс в историю формирования традиции купли-продажи старинных вещей, пристальное внимание уделяется определению основных понятий, удачно концептуализируются нормы и практики существования изучаемого явления. Следует отметить новаторство авторов работы, так как ранее блошиные рынки не становились объектом специального академического интереса. К числу безусловных достоинств книги относится доступный язык изложения разнообразного материала, что определяет научно-литературный стиль, доминирующий в тексте. Анализируемая в статье книга имеет серьезные шансы стать заметным явлением в развитии современной отечественной историографии.
Статья посвящена рассмотрению монографического исследования И. В. Нарского, в ней дается характеристика содержанию книги и тому месту, которое она занимает в российской и зарубежной историографии. Высказываются предположения относительно возможностей дальнейшего использования идей автора. В момент своего выхода (2001 г.) монография И. В. Нарского привлекла внимание читателей как богатством используемых источников, выявленных исследователем в архивохранилищах Москвы и городов Урала, так и новой для отечественной историографии методологической рамкой. Автор одним из первых использовал методические приемы и исследовательские подходы такого подхода как история повседневности, разработанного прежде всего немецкими историками. Его умелое применение, сопровождающееся переключением исследовательской перспективы, изменением масштаба описания, позволило исследователю реконструировать различные аспекты жизни и выживания «маленьких людей» в «переломную историческую эпоху», эпоху грандиозной социальной катастрофы. Новаторская во многих отношениях монография И. В. Нарского оказала немалое воздействие не только на российскую, но и на зарубежную историографию. И ныне, в иной общественной и академической ситуации книга сохраняет свое значение и стимулирует новые исследования. Ее используют авторы, ориентирующиеся на другие историографические направления, например на историю эмоций. Наблюдения, выводы и предположения И. В. Нарского могут быть также применены для дальнейшего изучения новых политических элит революционной России, для новых исследований тактик индивидуального и группового выживания в условиях социальной катастрофы, а также для разработки истории политической культуры революционной эпохи.
Статья посвящена проблеме неофициальной символики, служившей маркером русско-советской идентичности, на примере березы как национального русского дерева. Старинный лирический вальс «Березка» и одноименный хоровод в постановке Н. С. Надеждиной рассматриваются в качестве исходного пункта и повода для ответа на вопросы о причинах популярности у советской публики государственного танцевального ансамбля «Березка», основанного в 1948 г., а также о генеалогии образа березы как «русского дерева». Поставленные задачи решаются с помощью нескольких шагов. Вначале рассматривается переписка зрителей с руководством «Березки» весной 1962 г. Затем выявляется роль хоровода «Березка» и одноименного старинного вальса в концертах ансамбля, в художественном фильме «Девичья весна» и в восприятии поклонников ансамбля. После этого пунктирно излагается история музыки и слов вальса «Березка». Причудливое сочетание в генеалогии вальса культурных феноменов и влияний разного происхождения позволяет говорить о нескольких разновременных культурных слоях, на которых «взросли» «русское дерево» и его успешная рецепция российским населением. Важнейшими среди этих пластов были крестьянский (бытовой и религиозный), романтический и российско-советский. Причем последний и самый молодой из них в поисках идеального образа СССР для воображаемого Запада и закрепил в годы позднего сталинизма представление о березе как символе России. Образ фронтовой березки силами литераторов, художников, режиссеров, композиторов-фронтовиков и детей войны вошел в 1940-1970-е гг. в советский культурный канон и в проект русской национальной идентичности.
Рассматривается проблема взаимоотношений участников государственной торговли и частных товарообменных операций в блокадном Ленинграде. Критическая нехватка продовольствия во время блокады обусловила изменение характера отношений между обычными горожанами с одной стороны и работниками торговли, общественного питания, хранения, транспортировки, распределения продуктов с другой. Предельно истощенных ленинградцев ошеломлял благополучный внешний вид работников прилавка, скупавших и выменивавших за продовольствие золото, драгоценности, меха. Благоденствие этих людей на фоне гибели сотен тысяч определяло крайне враждебное отношение к ним многих горожан. Столь же неприязненно воспринимали блокадники предельно истощенных дистрофиков. Причем к последним относились в конечном итоге хуже, чем к нечистым на руку «продовольственникам». Бросавшееся в глаза неравенство было знаком переоценки людей, жестко разделяя их на сытых и голодных, успешных и неудачников. Это противоречило этическим, идейно-политическим установкам горожан. Одновременно многие блокадники были рады, счастливы, приобретая крохи пищи по фантастически высоким ценам или в обмен на ценности. Двойственное отношение ленинградцев к частной коммерции было связано с ролью, которую эта коммерция играла в судьбе многих, обирая, и одновременно спасая. В качестве источников в статье используются свидетельства военного и блокадного времени: дневники, письма, официальные документы органов государственной власти и управления, правоохранительной системы, а также стенограммы устных свидетельств, собранные вскоре после блокады и войны, интервью и воспоминания горожан более позднего времени.
Исследуется актуальная на современном этапе развития историографии, но далеко не в полной мере изученная тема, связанная с советскими иррегулярными (добровольческими) воинскими формированиями и их деятельность в период Великой Отечественной войны. На основании отчетно-управленческой документации местного штаба истребительных батальонов Наркомата внутренних дел СССР предпринимается попытка изучения процессов функционирования истребительных батальонов в Ленинграде и Ленинградской области в период с 1942 по 1944 г. Основное внимание уделено институциональной истории указанных подразделений, их кадровому составу, методикам применения, проблемам, испытываемым в ходе несения службы. Ставится задача проанализировать деятельность батальонов, в том числе в условиях катастрофической первой блокадной зимы, оценить пределы их эффективности, дать ответ на вопрос, насколько данные подразделения были необходимы в условиях обстановки, сложившейся в Ленинграде и области в 1941-1944 гг. Отдельно изучаются решаемые истребительными частями задачи как непосредственно в блокированном городе, так и в районах области. Рассматривается проблематика, связанная с институциональной и социальной историей истребительных батальонов Ленинградского региона, уровнем их обеспечения, особенностями несения службы в городе и районах области, в том числе находящихся за пределами блокадного кольца. Исследование вышеназванной проблематики позволит не только составить представление о деятельности истребительных частей в Ленинграде и Ленинградской области, но и приблизиться к ответу на вопрос о способах мобилизации населения в период войны с помощью истребительных батальонов.